Личность и характер Марии Стюарт

Характер Марии как личности представлял собой массу противоречий, но некоторые его качества можно назвать явными и неизменными. Она была очаровательной, умной, общительный, живой, доброй, щедрой, верной для ее друзей и сторонников, и преданной своим родственникам - семье де Гиз - вне зависимости от того, отвечали они на эту любовь или нет. Она могла быть остроумной, находчивой и смелой, и ничто не приносило ей большего воодушевления, чем момент, когда она выступала во главе своей армии – верхом на коне и облаченная в латы.

Но она имела глубокие эмоциональные потребности. Она ждала любви и желала быть любимой. И в значительной степени она получила то, чего требовала: от семьи де Гиз, от ее подруг - четырех Марий, от ее домашней челяди, и, пока она не вышла замуж за Босуэлла, от своего народа, который был очарован ее молодостью, красотой и обаянием. Мейтленд был ближе всего к правде, когда предсказал, что шотландцы будут пленяться ее улыбкой. Но ей, как королеве, не хватало любви партнера, любви равного, который мог бы укрепить ее в тревогах и сдерживать присущую ей импульсивность. И этот голод, эта необходимость в присутствии партнера, мужа, короля, привел Марию к наиболее гротескным и нехарактерным для нее просчетам.

Статус королевы предписывал положение вещей, при котором Мария никогда не была одна, однако подлинное одиночество очень часто окружало ее, и тот факт, что домашние животные стали всем для нее в поздние годы жизни – есть знак глубокой эмоциональной изоляции, в которой она находилась. Окончательный и безрассудный поступок, совершенный ею в 1586 году, когда она одобрила авантюрный заговор, является отражением отчаяния.

Помимо всего этого, Мария была настоящая знаменитость. Она выводила толпы на улицы: во время свадьбы в соборе Нотр-Дам в Париже, во время триумфального возвращения в Эдинбург и Перт. После своего воцарения на родине, она принесла нечто новое, живое, убедительное в серую рутину шотландского правительства. Когда пленную Марию водили по улицам Эдинбурга перед отправлением в Лохливен, крики "сжечь ее, утопить ее" исходили не от народных масс, а от групп провокаторов, тщательно смешанных с толпой и нанятых лордами Конфедерации.

Для этих господ с их кодексом чести, основанном на верности клановым связям, правила игры были совершенно иными. Любовь и преданность могут быть куплены и проданы как товар. Для Марии это означало неравную схватку. Ее исторический портрет, который мы видим, не похож на образ политической пешки или властной соблазнительницы, он более похож на образ женщины, которая могла бы править так же успешно, как ее английская кузина и коллега.

Мария наслаждалась своей ролью королевы, и на некоторое время ей удалось установить стабильность в смертельно нестабильной стране. В противоположность к известному стереотипу Нокса, она знала, как управлять страной разумно, не только от сердца. В сущности, она сделала свой переход от трона Франции к трону Шотландии так успешно, что в течение последовавших шести месяцев Мейтленд мог сообщить Сесилу: "Королева, моя возлюбленная госпожа, проявляет такую деликатность в любом деле, какую только разумно требовать. Если и сделаны некие ошибки, то скорее нами самими".

Мария была королевой "до кончиков пальцев", всеми фибрами ее тела и души. Одним из ее самых царственных ее проявлений было стремление защищать свою честь и соблюдать приличия. И тем не менее, она могла быть своенравна и упряма в той же степени, сколь была наивна и доверчива. Она была наивна, думая, что кровь будет гуще, чем вода, и что ее родственники - кардинал Лотарингский и сводный брат Меррей - не будут снова и снова ставить свои интересы выше ее требований. Она была наивна, когда ожидала, что Босуэлл полюбит ее просто потому, что она влюбилась в него. Она была наивна, когда бежала в Англию и ожидала, что Елизавета поможет ей восстановить утраченный трон. Она, возможно, была более всего наивна, когда ждала верности от сына, который почти ее не знал.

Она имела врожденную веру в свою судьбу. Сколько бы раз она не пострадала от своих дядьев или от шотландских лордов, она пыталась вновь и вновь "строить мосты", пока убийство Дарнли не сделало это невозможным. Ее мужество никогда не подвергалась сомнению. Даже Нокс аплодировал ей, он назвал мужественной ее способность отстаивать свою власть перед Дарнли после убийства Риччо, когда она морально победила мужа и бежала с ним из Холируда – мчалась на коне в ночи, будучи беременной. Она сделала две попытки побега из замка Лохливен в простой лодке, и второй побег был успешен, и после битвы при Лангсайде она промчалась шестьдесят миль в один присест.

Однако она увязла в несчастливом браке с Дарнли, несмотря на невыносимое поведение мужа. Она решила поместить его под домашний арест в замке Крейгмиллер только тогда, когда столкнулась с перспективой переворота. Она стремилась сохранять видимость благополучия в браке с Босуэллом, даже когда истинное лицо графа проявилось в дерзости и безудержной жестокости.

В плену для нее было столь же важно "сохранять лицо". Ее окружение следовало строгим протоколам королевского двора, и она всегда умудрялась выглядеть хорошо, даже если в уединенности своей спальни вынуждена была наблюдать с грустью и тревогой, как истончаются ее волосы и полнеет талия.

Она была полна решимости поддерживать свой имидж, хотя ее молодость и красота гасли, и она употребила чрезвычайные суммы и всю свою энергию на то, чтобы приобрести самые роскошные одежды и драгоценности, которые могла использовать в замкнутом мире плена.

Ее ответ на вопрос о женской роли в монархической власти едва ли радикален. "Не вступать в брак", - сказала она Рэндолфу в Сент-Эндрюс незадолго до того, как вышла за Дарнли - "вы знаете, это не для меня". Она сделала то, чего мужчины во всех европейских династических монархиях ожидали от женщины-правителя. Она вышла замуж и подарила своей стране наследника трона. Ее выбор первого и второго мужа объясним исключительно династическими критериями. Загадка связана с ее третьим мужем. Сначала она увидела Босуэлла в роли защитника Королевы против непрекращающихся распрей лордов, а затем вышла за него замуж, скрепив бумажное соглашение. Это был продуманный ход. В калейдоскопическом мире, где она жила со времени возвращения в Шотландию, Босуэлл, казалось, единственный предлагал ей шанс стабильности. "В этой стране," - сказала она - "раздробленной на части, невозможно создавать порядок, если наша власть не будет поддержана и укреплена сильною рукой".*

Ее трагической ошибкой было то, что она позволила Босуэллу, женатому мужчине, соблазнить ее в Данбаре. Ее самой большой ошибкой было то, что она, королева, позволила себе влюбиться.

* Цитата из письма Марии Стюарт к епископу Данблейн, письмо написано после вступления в брак с графом Босуэллом.